Неточные совпадения
И точно, дорога
опасная: направо висели над нашими головами груды снега, готовые, кажется, при первом порыве ветра оборваться в ущелье; узкая дорога частию была покрыта снегом, который в иных местах проваливался под ногами, в
других превращался в лед от действия солнечных лучей и ночных морозов, так что с трудом мы сами пробирались; лошади падали; налево зияла глубокая расселина, где катился поток, то скрываясь под ледяной корою, то с пеною прыгая по черным камням.
Выслушав этот рассказ, Клим решил, что Иноков действительно ненормальный и
опасный человек. На
другой день он сообщил свое умозаключение Лидии, но она сказала очень твердо...
— Уничтожай его! — кричал Борис, и начинался любимейший момент игры: Варавку щекотали, он выл, взвизгивал, хохотал, его маленькие, острые глазки испуганно выкатывались, отрывая от себя детей одного за
другим, он бросал их на диван, а они, снова наскакивая на него, тыкали пальцами ему в ребра, под колени. Клим никогда не участвовал в этой грубой и
опасной игре, он стоял в стороне, смеялся и слышал густые крики Глафиры...
«Это —
опасное уменье, но — в какой-то степени — оно необходимо для защиты против насилия враждебных идей, — думал он. — Трудно понять, что он признает, что отрицает. И — почему, признавая одно, отрицает
другое? Какие люди собираются у него? И как ведет себя с ними эта странная женщина?»
То, что, исходя от
других людей, совпадало с его основным настроением и легко усваивалось памятью его, казалось ему более надежным, чем эти бродячие, вдруг вспыхивающие мысли, в них было нечто
опасное, они как бы грозили оторвать и увлечь в сторону от запаса уже прочно усвоенных мнений.
Если появление героя страсти разбудит в Райском затихнувшую досаду, напомнит оскорбление, — он не выдержит роли бескорыстного посредника, увлечется пылкостью и станет в
другую,
опасную роль.
Думая только дать
другое направление слухам о Вере, о себе и о Тушине, он нечаянно наткнулся на забытую, но живую страницу своей фамильной хроники,
другую драму, не
опасную для ее героев — ей минула сорокалетняя давность, но глубоко поглотившую его самого.
Он узнал Наташу в
опасную минуту, когда ее неведению и невинности готовились сети. Матери, под видом участия и старой дружбы, выхлопотал поседевший мнимый
друг пенсион, присылал доктора и каждый день приезжал, по вечерам, узнавать о здоровье, отечески горячо целовал дочь…
Другое дело «
опасные» минуты: они нечасты, и даже иногда вовсе незаметны, пока опасность не превратится в прямую беду. И мне случалось забывать или, по неведению, прозевать испугаться там, где бы к этому было больше повода, нежели при падении посуды из шкафа, иногда самого шкафа или дивана.
Теперь перенесемся в Восточный океан, в двадцатые градусы северной широты, к
другой «
опасной» минуте, пережитой у Ликейских островов, о которой я ничего не сказал в свое время. Я не упоминаю об урагане, встреченном нами в Китайском море, у группы островов Баши, когда у нас зашаталась грот-мачта, грозя рухнуть и положить на бок фрегат. Об этом я подробно писал.
То, что в продолжение этих трех месяцев видел Нехлюдов, представлялось ему в следующем виде: из всех живущих на воле людей посредством суда и администрации отбирались самые нервные, горячие, возбудимые, даровитые и сильные и менее, чем
другие, хитрые и осторожные люди, и люди эти, никак не более виновные или
опасные для общества, чем те, которые оставались на воле, во-первых, запирались в тюрьмы, этапы, каторги, где и содержались месяцами и годами в полной праздности, материальной обеспеченности и в удалении от природы, семьи, труда, т. е. вне всех условий естественной и нравственной жизни человеческой.
Действительно, сквозь разорвавшуюся завесу тумана совершенно явственно обозначилось движение облаков. Они быстро бежали к северо-западу. Мы очень скоро вымокли до последней нитки. Теперь нам было все равно. Дождь не мог явиться помехой. Чтобы не обходить утесы, мы спустились в реку и пошли по галечниковой отмели. Все были в бодром настроении духа; стрелки смеялись и толкали
друг друга в воду. Наконец в 3 часа дня мы прошли теснины.
Опасные места остались позади.
Во время гона самцы дерутся между собой, нанося
друг другу довольно
опасные раны.
Около Черных скал тропа разделилась. Одна (правая) пошла в горы в обход
опасного места, а
другая направилась куда-то через реку. Дерсу, хорошо знающий эти места, указал на правую тропу. Левая, по его словам, идет только до зверовой фанзы Цу-жун-гоу [Цун-жун-гоу — поляна в лесу около реки.] и там кончается.
Он не находил
другого выхода из положения, которое могло сделаться затруднительным и
опасным.
Я, конечно, ничего ни с кем не говорил, но отец с матерью что-то заметили и без меня. Они тихо говорили между собой о «пане Александре», и в тоне их было слышно искреннее сожаление и озабоченность. Кажется, однако, что на этот раз Бродский успел справиться со своим недугом, и таким пьяным, как
других письмоводителей, я его не видел. Но все же при всей детской беспечности я чувствовал, что и моего нового
друга сторожит какая-то тяжелая и
опасная драма.
Один за
другим, держась на расстоянии, беглецы пробегают по
опасной речке на
другой пруд…
В час отдыха, во время вечернего чая, когда он, дядья и работники приходили в кухню из мастерской, усталые, с руками, окрашенными сандалом, обожженными купоросом, с повязанными тесемкой волосами, все похожие на темные иконы в углу кухни, — в этот
опасный час дед садился против меня и, вызывая зависть
других внуков, разговаривал со мною чаще, чем с ними.
Все это я постараюсь показать на разборе книги Лосского, который, с одной стороны, прокладывает тот новый путь, о котором мы говорим, а с
другой — допускает одно недоразумение, очень
опасное для мистической гносеологии.
Они лгут только когда торгуют или беседуют с подозрительным и, по их мнению,
опасным человеком, но, прежде чем сказать ложь, переглядываются
друг с
другом — чисто детская манера.
Разумеется, остальные сейчас улетели, но на
другой день опять прилетели в урочный час, сели на середину пруда, поплавали, не приближаясь к
опасному камышу, погоготали между собой, собрались в кучку, поднялись, улетели и не возвращались.
Легко всяк усмотрит, что одна опустошает случайно, мгновенно;
другая губит долговременно и всегда; одна, когда прейдет полет ее, скончаевает свое свирепство;
другая там только начнется, где сия кончится, и премениться не может, разве
опасным всегда потрясением всея внутренности.
Летят… Из мерзлого окна
Не видно ничего,
Опасный гонит сон она,
Но не прогнать его!
Он волю женщины больной
Мгновенно покорил
И, как волшебник, в край иной
Ее переселил.
Тот край — он ей уже знаком, —
Как прежде неги полн,
И теплым солнечным лучом
И сладким пеньем волн
Ее приветствовал, как
друг…
Куда ни поглядит:
«Да, это — юг! да, это юг!» —
Всё взору говорит…
Вся эта горячешная тирада, весь этот наплыв страстных и беспокойных слов и восторженных мыслей, как бы толкавшихся в какой-то суматохе и перескакивавших одна через
другую, всё это предрекало что-то
опасное, что-то особенное в настроении так внезапно вскипевшего, по-видимому ни с того ни с сего, молодого человека.
— Свет велик… А я жизнь люблю!.. Вот я так же и в монастыре, жила, жила, пела антифоны и залостойники, пока не отдохнула, не соскучилась вконец, а потом сразу хоп! и в кафешантан… Хорош скачок? Так и отсюда… В театр пойду, в цирк, в кордебалет… а больше, знаешь, тянет меня, Женечка, все-таки воровское дело… Смелое,
опасное, жуткое и какое-то пьяное… Тянет!.. Ты не гляди на меня, что я такая приличная и скромная и могу казаться воспитанной девицей. Я совсем-совсем
другая.
Алеша без характера, легкомыслен, чрезвычайно нерассудителен, в двадцать два года еще совершенно ребенок и разве только с одним достоинством, с добрым сердцем, — качество даже
опасное при
других недостатках.
Вы понимаете, однако, что это только казовая, так сказать, официальная цель общества, и несомненно, что у него должны быть
другие, более
опасные цели, которые оно, разумеется, сочло нужным скрыть.
Шибко скакал Варнава по пустой улице, а с ним вместе скакали, прыгали и разлетались в разные стороны кости, уложенные на его плоских ночвах; но все-таки они не столько уходили от одной беды, сколько спешили навстречу
другой, несравненно более
опасной: на ближайшем перекрестке улицы испуганным и полным страха глазам учителя Варнавы предстал в гораздо большей против обыкновенного величине своей грозный дьякон Ахилла.
Алексей же Степаныч, не видя ничего
опасного в постоянном нездоровье жены, слыша от
других, что это дело обыкновенное, ничего не значит, скоро пройдет, хотя смотрел на нее с сожалением, но не слишком возмущался — и это огорчало Софью Николавну.
Но рассудите сами, почтеннейшая Мавра Павловна, что теперь это дело принимает совсем
другой вид: входить в семейство против его желания — риск слишком
опасный.
С
другой стороны, Минеев, втащив одну пушку на врата Казанского монастыря, а
другую поставя на церковной паперти, стрелял по крепости в самое
опасное место.
Все три поспешили к Глебу, Ванюшке и Гришке, которые стояли на самой окраине берега и кричали прохожим, заставляя их принимать то или
другое направление и предостерегая их от
опасных мест; бабы тотчас же присоединились к старому рыбаку и двум молодым парням и так усердно принялись вторить им, как будто криком своим хотели выместить свою неудачу.
Пришло несколько офицерчиков, выскочивших на коротенький отпуск в Европу и обрадовавшихся случаю, конечно, осторожно и не выпуская из головы задней мысли о полковом командире, побаловаться с умными и немножко даже
опасными людьми; прибежали двое жиденьких студентиков из Гейдельберга — один все презрительно оглядывался,
другой хохотал судорожно… обоим было очень неловко; вслед за ними втерся французик, так называемый п' ти женом грязненький, бедненький, глупенький… он славился между своими товарищами, коммивояжерами, тем, что в него влюблялись русские графини, сам же он больше помышлял о даровом ужине; явился, наконец, Тит Биндасов, с виду шумный бурш, а в сущности, кулак и выжига, по речам террорист, по призванию квартальный,
друг российских купчих и парижских лореток, лысый, беззубый, пьяный; явился он весьма красный и дрянной, уверяя, что спустил последнюю копейку этому"шельмецу Беназету", а на деле он выиграл шестнадцать гульденов…
Черты ее лица, изящно, почти изысканно правильные, не вполне утратили то простодушное выражение, которое свойственно первой молодости; но в медлительных наклонениях ее красивой шейки, в улыбке, не то рассеянной, не то усталой, сказывалась нервическая барышня, а в самом рисунке этих чуть улыбавшихся, тонких губ, этого небольшого, орлиного, несколько сжатого носа было что-то своевольное и страстное, что-то
опасное и для
других, и для нее.
Вечерами, когда он сидел в большой комнате почти один и вспоминал впечатления дня, — всё ему казалось лишним, ненастоящим, всё было непонятно. Казалось — все знают, что надо жить тихо, беззлобно, но никто почему-то не хочет сказать людям секрет иной жизни, все не доверяют
друг другу, лгут и вызывают на ложь. Было ясно общее раздражение на жизнь, все жаловались на тяжесть её, каждый смотрел на
другого, как на
опасного врага своего, и у каждого недовольство жизнью боролось с недоверием к людям.
Такая роль считалась
опасной, но за предательство целой группы людей сразу начальство давало денежные награды, и все шпионы не только охотно «захлёстывались», но даже иногда старались перебить
друг у
друга счастливый случай и нередко портили дело, подставляя
друг другу ножку. Не раз бывало так, что шпион уже присосался к кружку рабочих, и вдруг они каким-то таинственным путём узнавали о его профессии и били его, если он не успевал вовремя выскользнуть из кружка. Это называлось — «передёрнуть петлю».
Когда Евсей служил в полиции, там рассказывали о шпионах как о людях, которые всё знают, всё держат в своих руках, всюду имеют
друзей и помощников; они могли бы сразу поймать всех
опасных людей, но не делают этого, потому что не хотят лишить себя службы на будущее время. Вступая в охрану, каждый из них даёт клятву никого не жалеть, ни мать, ни отца, ни брата, и ни слова не говорить
друг другу о тайном деле, которому они поклялись служить всю жизнь.
Вообще же о войне говорили неохотно, как бы стесняясь
друг друга, точно каждый боялся сказать какое-то
опасное слово. В дни поражений все пили водку больше обычного, а напиваясь пьяными, ссорились из-за пустяков. Если во время беседы присутствовал Саша, он вскипал и ругался...
Шпионы ходили вяло, стали чужими
друг другу, хмуро замолчали, и каждый смотрел в глаза товарища подозрительно, как бы ожидая чего-то
опасного для себя.
И то, и
другое одинаково: 1-е) отметая старое, мы даем простор
опасной пытливости ума проникать причины, почему то или
другое отметается, и составлять таковые умозаключения: отметается нечто непригодное; такое-то учреждение отметается, значит, оно непригодно.
В Троицком трактире барон был поставлен
другом своим почти в
опасное для жизни положение: прежде всего была спрошена ботвинья со льдом; барон страшно жаждал этого блюда и боялся; однако, начал его есть и с каждым куском ощущал блаженство и страх; потом князь хотел закатить ему двухдневалых щей, но те барон попробовал и решительно не мог есть.
Да; это люди
опасные, и нечего удивляться тому, что даже сами они убедились, что с ними нужно держать ухо востро. Но сколько должно накопиться горечи, чтобы даже на людей, кричащих: тише! — взглянуть оком подозрительности?! чтобы даже в них усмотреть наклонности к каким-то темным замыслам, в них, которые до сих пор выказали одно лишь мастерство: мастерство впиваться
друг в
друга по поводу выеденного яйца!
— Да, холоден, как лед, и знает это и прикидывается пламенным. Худо то, — продолжал Лежнев, постепенно оживляясь, — что он играет
опасную игру, —
опасную не для него, разумеется; сам копейки, волоска не ставит на карту — а
другие ставят душу…
— Подумай, — я для тебя человек чужой — может быть я шучу, насмехаюсь!.. подумай: есть тайны, на дне которых яд, тайны, которые неразрывно связывают две участи; есть люди, заражающие своим дыханием счастье
других; всё, что их любит и ненавидит, обречено погибели… берегись того и
другого — узнав мою тайну, ты отдашь судьбу свою в руки
опасного человека: он не сумеет лелеять цветок этот: он изомнет его…
Петр позволял много своим
друзьям, но тем
опаснее было выходить из пределов его дозволения.
Самая вежливость, с какою давал он короткие и точные ответы, казалась
опасною в его устах, в его полупоклоне; и если на всех
других арестантский халат казался нелепым шутовством, то на нем его не было видно совсем, — так чуждо было платье человеку.
Я показал записку Гельфрейху, и мы оба решили, что она нездорова. Нужно было во что бы то ни стало найти ее. Если бы мы знали ее фамилию, можно было бы найти ее адрес в адресном столе; но ни он, ни я не знали ее фамилии. Спрашивать Бессонова было бесполезно. Я отчаивался, но Семен Иванович обещал мне сыскать ее «хоть на дне морском». Встав на
другой день рано утром, он оделся с каким-то озабоченным и решительным видом, точно шел на
опасную экспедицию, и исчез на целый день.
Еще передавал Трама о таинственном случае, приключившемся с
другим водолазом, его родственником и учителем. Это был старый, крепкий, хладнокровный и отважный человек, обшаривший морское дно на побережьях чуть ли не всего земного шара. Свое исключительное и
опасное ремесло он любил всей душой, как, впрочем, любил его каждый настоящий водолаз.
После внимательных расспросов и осмотров Высоцкий сказал, что ничего еще нет
опасного и даже важного, но может быть и то и
другое, если болезнь будет запущена.
Это было будто бы уже на походе, и молодые
друзья должны были отстать от своих частей при пересудах и ропоте своих товарищей, из которых одни им завидовали, как баричам, уходившим от службы в
опасное время, а
другие старались дать им чувствовать свое презрение, как трусам.